Высокие переделы редкого металла

На территории Восточного Казахстана с советских времен действовали производства редких и редкоземельных металлов, которые были закрытыми, работали в формате «почтовых ящиков» и были связаны с машиностроительными предприятиями оборонного комплекса. О самостоятельной нише на мировом рынке не было и речи. Все планы составлялись в Москве, а маркетинг сводился к тому, что в конце месяца слитки редких металлов и порошки редкоземов расфасовывались и отправлялись партнерам. Например, 3,5 тыс. «посылок» Иртышского химико-металлургического завода предназначались предприятиям-производителям брони и радиоэлектроники. Какое место занял этот «почтовый ящик» в рыночной экономике Казахстана, рассказывает директор по развитию и новым технологиям АО «Иртышский химико-металлургический завод» (ИХМЗ) Николай Земляной:

– После распада СССР сверхприбыльный прежде завод имел значительные оборотные средства. Но при продаже в переходный период он ушел за 240 тыс. долларов – по цене одного вакуумного насоса электронно-лучевой печи. Новые владельцы были нацелены не на развитие, а на выгоду, деньги, и нам стоило больших усилий сохранить оборудование. Производство ниобия было запущено практически на голом энтузиазме. Сегодня по сравнению с тем моментом оно расширено уже процентов на 30. Сырье нам предоставил американский партнер на условиях толлинга: мы его брали, перерабатывали и отдавали готовой продукцией, зарабатывая на плавке. Первые слитки ниобия завод получил весной 2000 года, проработав в целом по толлингу около двух лет. К 2003 году площадка стала медленно останавливаться из-за ряда просчетов: вовремя непрофинансированных программ восстановления основных средств и пополнения оборотных. Три года назад ИХМЗ был перекуплен группой инвесторов примерно за 4 млн долларов. Эту сумму, оформленную в кредит, завод отработал в течение 3 лет.

– Какие аргументы убедили инвесторов вложить средства в производство, не имевшего наработанного мирового бренда?

– Получение ниобия – очень дорогостоящий процесс, это не секрет. Одна электронно-лучевая печь стоит 5 – 12 млн долларов, рабочий режим вакуума 4 – 5−й степени в ней поддерживается серьезной электроникой. Сама электронная пушка – произведение искусства, в мире ее делают единичными экземплярами, а стоимость одного аналитического прибора может доходить до полумиллиона долларов. То есть заработать на инвестициях в наше производство почти нереально. Но вот сохранить деньги можно! Спрос на качественные изделия из редких металлов постоянно растет. Без них невозможны ракетные, электронные технологии и все то, что принято называть hi tech. С учетом мировых тенденций этот сектор буквально вечен и позволяет делать прогнозы на десятилетия вперед. Мы сумели убедить инвесторов, что их вложения, по меньшей мере, не пропадут.

Спрос в мире на редкие металлы продиктован уходом технологий от энергоемкости в сторону качественных характеристик, в том числе использования легированной стали. А легируют ее с помощью ниобия, тантала, вольфрама, молибдена. Больше всех ниобий применяют японцы в автомобилестроении, используя до 68 г на условную тонну стали. Это делает их машины самыми надежными – с помощью добавки сплав приобретает заданные свойства. Самое масштабное применение ниобиевой стали – в магистральных нефтегазопроводах. При добавке даже 0,5% металла исключается внутренняя коррозия швов, трубопроводы служат в 4 – 5 раз дольше.

Мы выпускаем конструкционный ниобий с химической чистотой примерно 99,95 – 99,96, он используется для легирования и напыления. Покрытие из такого ниобия позволяет, например, лопаткам турбин выдерживать большие ударно-динамические и температурные нагрузки. Кроме того, конструкционный ниобий идет в особо ответственные механизмы в авиатехнике, ракетостроении, атомной энергетике, он не реагирует с агрессивными средами и не обогащается продуктами радиоактивного распада. Частично мы занимаемся и электронным ниобием, который в порошковом виде идет на изготовление высококачественных электролитических конденсаторов, а в сплаве – на промышленные сверхпроводники в электронной промышленности. Такие проводники позволяют создавать малые по объему приборы, но с мощным магнитным потоком. Это как раз сфера высоких технологий. Вот, например, строящийся термоядерный реактор во Франции будет монтироваться российской магнитной составляющей. Это значит, сверхмощные магниты, зажимающие плазму в пучок, будут изготовлены с применением нашего ниобия.

Нам исторически повезло: производство, созданное полвека назад в рамках ВПК, было настолько передовым и основательным, что даже после 10 лет застоя смогло остаться среди лидеров в получении чистого ниобия. Сейчас у нас оптимальная технология, лучшей пока никто не предложил. Например, россиянам потребовался высококачественный ниобий, и они решили, что смогут получить его самостоятельно. Купили за 7 млн долларов электронно-лучевую печь, покрутились и… приехали сюда. Сама по себе печь проблему не решает, нужна отработанная цепочка действий, чтобы довести этот ниобий до конечной плавки – алюмотермический передел, черновой переплав, первый чистовой… Мы показали им весь процесс в подробностях, и они поняли, что легче купить ниобий у нас, чем пытаться сделать самим. ИХМЗ – единственное предприятие на территории бывшего Советского Союза, выпускающее высококачественный ниобий. В мире его еще делают американцы и немного немцы. Есть завод в Эстонии, но его качество ниже в силу иной технологии. У эстонцев, например, нет электронно-лучевого способа кристаллизатора первого переплава ниобия. И не появится в обозримом будущем – такая печь при сложившейся ситуации на рынке ниобия у них будет окупаться 162 года! А у нас она есть. Мы, без сомнения, прописаны на уровне мировых производителей. Был даже казусный случай. В районе Урала упала ракетная ступень, и нашедшие ее сообщили, что это, видимо, кусок метеорита с большим содержанием ниобия такой чистоты, который в условиях Земли получить невозможно. Эксперты посмотрели – соответствует стандарту качества ИХМЗ.

– Как внешний рынок отреагировал на ваш приход в качестве нового игрока?

– Разумеется, нас никто не ждал, хотя продавцов на этом рынке совсем немного. Ниобий – стратегический металл, в нашей республике его вообще не используют, у американцев традиционно свои производители, а российские предприятия ВПК, основные наши потенциальные потребители, практически не работают. Единичные экземпляры вертолетов «черная акула» или новых танков – это капля в море. Чтобы заняться промышленными поставками металла, нужны партии в сотни и тысячи вертолетов и танков. Хотя последние амбициозные заявления о модернизации российского военно-промышленного комплекса дают перспективу. Пока мы вынуждены играть только на мировом рынке, наши основные контрагенты – Китай, Индия, США, Япония, Германия, Франция. Никто из них, конечно, не рекламирует, для чего приобретает ниобий, но ясно, что процентов на 60 металл идет на оборонку, где традиционно сосредоточены все наиболее передовые технологии.

Рынок ниобия – сложная вещь, мы на нем на самой первой ступеньке. В то время как американцы продают ведущим фирмам килограммовый слиток за 80 долларов, мы – за 35. А если захотим торговать с такими фирмами напрямую, то должны в течение пяти лет пройти процедуру, то есть доказать, что мы надежны, состоятельны, стабильны. Для Запада это важно. Заключая контракт, они должны иметь гарантии, что ниобий будет именно такого числа, такого качества и в таком количестве. И что так будет длительное время. Мы пока можем только декларировать это в силу небольшого опыта на рынке. Три года – не срок.

– Традиционно значительная часть сырья поступала на завод с местных восточноказахстанских месторождений. Как сегодня складывается ситуация с сырьевой базой?

– Вопрос сырья для нас проблемный. Мы берем его в Бразилии, Китае, России, немного как вторичное сырье поставляет УМЗ – там получают концентрат тантала, а в природе тантал без ниобия не встречается. Ульбинский ниобий мы переводим в металлический и возвращаем им. Разделение труда – нормальная вещь, тем более что сооружение собственного передела обойдется УМЗ гораздо дороже. А так нашу работу они оплачивают, а в выигрыше обе стороны. Но вот к какому выводу мы пришли – нельзя делать ставку только на один металл. Дело в том, что у нас в республике нет разведанных сырьевых источников по ниобию. Мы провели переговоры и даже подписали контракт-намерение на приобретение месторождения в Красноярском крае, но смотреть все-таки нужно шире. В Казахстане есть достаточные запасы по молибдену. Если учесть, что на постсоветском пространстве электронно-лучевые мощности для его плавки есть только у нас и УМЗ, то легко понять наши амбиции, связанные с молибденом. Хотелось бы иметь рудники своими структурными подразделениями, чтобы влиять на них. Без своего сырья мы просто переработчики, а это опасно. Сейчас нам дают заработать, условно говоря, три доллара на килограмм. Продали мы слиток дороже, поставщик сырья сразу отреагировал – повысил цену. А когда сырье будет нашим, мы сами будем диктовать условия. Без собственного сырья наше производство недостаточно стабильное. Сейчас рассматриваем варианты приобретения отечественных месторождений молибдена и вольфрама в ВКО, Карагандинской области, Костанайской, Семипалатинском регионе. «Казмедь» в Балхаше и Жезказгане попутно с медью добывает большое количество молибдена.

Для нас интересны старые вольфрамово-молибденовые рудники в южных районах Восточного Казахстана. Полвека назад они были закрыты как нерентабельные, но сейчас поменялись и ценовая ситуация на рынке, и способы добычи, обогащения. Кроме того, производство все-таки развивается в сторону качественных характеристик, а значит, к этим месторождениям можно снова обратиться. Перспективное танталовое месторождение есть в долине Укок. Сейчас по ней россияне тянут газопровод в Китай, и если там построят дорогу, можно будет говорить о приобретении рудника. Предварительное обсуждение с руководством Республики Горный Алтай уже было.

Мы хотели бы в качестве сырья иметь титановую губку для получения титана высокой кондиции. Он необходим, например, в авиации в сплавах с алюминием. Такой металл выплавляют в дуговых печах, но в электронно-лучевых он получается еще более чистым, с конкретными заданными свойствами. К сожалению, пока Усть-Каменогорский титаномагниевый комбинат не идет нам навстречу.

Расширение ассортимента металлов – это стратегическая задача. Сейчас у нас задействованы не все активы, хотя на электронно-лучевых печах можно с одинаковым успехом выплавлять вольфрам, молибден, тантал, титан… Уже вложено порядка миллиона долларов в переоборудование здания гидрометаллургии ниобия под гидрометаллургию молибдена. Как только будет решен вопрос сырьевого ресурса, завод начнет выпуск молибдена. Думаю, это произойдет уже через полгода.

– Собственная сырьевая база требует серьезных вложений. Кто инвестирует приобретение заводом месторождений?

– Еще в 2000 году мы утвердили бизнес-план, по которому работаем до сих пор. Логика следующая: первоначальный запуск существующего производства, его оптимизация, уход в качественные характеристики, расширение номенклатуры. Как только завод ожил, у нас появился аргумент для инвесторов, потому что, не имея рынка, говорить с финансистами бесперспективно. Летом 2005 года мы смогли заинтересовать Инвестиционный фонд Казахстана. Первый транш в 7,5 млн долларов пошел как раз на то, что называют сферой качественных характеристик. Во-первых, мы добавили еще два передела, чтобы получать готовые изделия – на рынке это ценится много выше. Сейчас берем стан и будем раскатывать ниобий в пруток, лист, фольгу. Кроме того, купили немецкие высокоточные магнитронные станки для обработки ниобия до высокой степени чистоты, что сразу делает его вдвое дороже. Напыляем на металлическую болванку ниобий, и изделие приобретает свойства ниобия. Сегодня делаем заготовки для напыления и продаем немцам. Они их еще доводят, увеличивают цену процентов на 40 и продают по всему миру. Кроме того, порядка 700 тыс. долларов пошло на пару современных аналитических приборов, чтобы отслеживать качество наших изделий.

Почему нам необходимо перейти от количества к качеству? Сейчас на наших 12 электронно−лучевых печах (и три печи в доводке) завод получает 10 – 15 тонн ниобия в месяц. Это огромный объем, мы сами же сбиваем цены на рынке. А вот продажа готовых изделий при уменьшении, возможно, общего объема поставок металла повернет ценовую политику в нашу пользу.

– Вы все время подчеркиваете, что ваше производство высокотехнологичное. У вас налажен контакт с наукой?

– В бизнес-плане завода детально расписаны звенья маркетинг – производство – наука. Сейчас на нашей площадке в качестве пилотных проектов проходит 16 тем. Например, до недавнего времени мы брали в России алюминиевый порошок для восстановления оксида ниобия, но цены на него достигли критического уровня в 3 доллара/кг. И мы поставили задачу самим делать этот порошок. Технология его получения уже отлажена, прошли все тестовые испытания, осталось только узаконить производство. Через полгода откажемся от российского продукта. Или у нас большой расход конструкционной меди. Раньше мы покупали ее в России по цене до 12 долларов/кг и после двух месяцев службы сдавали на металлолом за 3 доллара. Сейчас мы подвергаем ту же коричневую медь электронно-лучевому переплаву и сами делаем необходимые изделия. Получили своего рода круговорот меди – раз купили и дальше крутим. Это тоже значительный экономический эффект.

Решаем и проблему отходов производства. Если раньше ниобий, грубо говоря, выкидывался в хвостах, то сейчас мы отработали и узаконили технологию извлечения с прежних 0,76 до 0,9%. Это серьезное достижение. Задуматься над проблемой заставила жизнь. Когда люди спускаются в шахту за 0,6% ниобия на сумасшедшую глубину, достают его оттуда, разделяют, обогащают, очищают, а мы до 6% выкидываем на улицу, это непозволительно.

Есть совместный с новосибирцами проект плазменной печи. Кроме нашего завода они нигде не смогут испытать свои наработки. Сначала нам предлагали взять плазменную печь целиком. Но мы убедили новосибирцев, что нам этого не надо – наша печка сама по себе лучше, и нужен только источник-плазматрон, схема управления плазмой. А системы управления объемом, вакуумом, загрузкой-выгрузкой мы сделаем не хуже. Они трижды были у нас и согласились с этим. У нас огромный опыт эксплуатации подобного оборудования, все электронно-лучевые печки, которые в свое время приобретались в Германии, теперь переделаны до неузнаваемости – в ходе эксплуатации мы их усовершенствовали. В свое время они были рассчитаны на высококачественную сталь, но были переделаны под ниобий. На заводе накоплен опыт коллективного труда сильнейших инженеров в течение 30 лет, температуры плавки наших металлов доходят до 6000 градусов. Это температура поверхности Солнца! Сам факт говорит о многом.

– Тема, которая сейчас активно дискутируется: плюсы и минусы для казахстанского бизнеса при ожидаемом вступлении Казахстана в ВТО…

– Нас это не пугает, даже во благо, ведь мы работаем только на внешнем рынке. Например, сейчас мы вынуждены платить пошлину за ввоз необходимого продукта и лицензировать каждый посылаемый за рубеж килограмм ниобия. Со вступлением в ВТО такая необходимость отпадет. Чтобы выйти на мировой сырьевой рынок, внедряем стандарт качества ISO-9000 уже на стадии апробации. Начали пилотный проект переоснащения печей: поставили компьютер и современную элементную базу для неукоснительного соблюдения технологических режимов. Все это дает нам абсолютно прогнозируемый результат и стабильность в работе агрегата и, значит, качества. Мы уходим от человеческого фактора. Если до сих пор плавильщик был царь и бог, зачастую действовал интуитивно, то с установкой компьютера он освобождается от случайных решений, все просчитывает электроника. Хотя полностью заменить человека все равно не получится: человеческий мозг работает эвристически, способен принимать решения в динамичной обстановке. А компьютер всего лишь манипулирует цифрами. В 2006 году только на модернизацию электрической части печей мы вложили порядка 600 тыс. долларов.

Кроме того, восстанавливаем еще несколько электронно-лучевых мощностей. Кое-какие комплектующие покупаем, кое-какие делаем сами – научились. Брать новые печи за 6 – 7 млн долларов у нас нет возможности, а если мы ее делаем своими руками, стоимость комплектующих реально занимает около 10% в общей цене. Вполне возможно, затем мы продадим свою печь за хорошие деньги. Бизнес есть бизнес.

– Что, по вашему мнению, способно ускорить продвижение бренда ИХМЗ на рынке?

– Сейчас команда, которая является владельцем контрольного пакета акций нашего АО, взялась за выстраивание маркетинга и менеджмента. Это совершенно новый горизонт рыночного развития с реальным шансом приобрести под залог сырьевые ресурсы и, может быть, вступить в интеграцию с Ульбинским металлургическим заводом. УМЗ и ИХМЗ дают региону такую концентрацию электронно-лучевых печей, какой нет больше нигде в мире. Сейчас мы, так или иначе, конкурируем друг с другом: и они, и мы делаем или пытаемся делать тантал и ниобий, оба производства – акционерные общества. Сама логика подсказывает возможность совместного бизнеса, нет никаких законодательных ограничений для альянса и выхода на рынок в качестве единого продавца. Это заметно усилило бы позиции обоих заводов. Сейчас как? Приезжают в Германию два продавца ниобия – мы и УМЗ – и начинают торг. Причем одного и того же металла – ульбинцы у нас же заказывают ниобий. А немцы между нами вбивают клин и отжимают в итоге обоих. Причем речь идет об одном и том же физическом объеме ниобия, но создается иллюзия, что отдельно продает УМЗ и отдельно мы. Или другой пример. У ульбинцев тоже нет собственной сырьевой базы по танталу. Если наши компании будут пробиваться на рынок сырья в одиночку, то сами себе составят конкуренцию и увеличат затраты. А если мы пойдем совместно, то и месторождений сможем взять больше, и функциональные обязанности поделить. Сейчас наша цель – вступить в альянс с УМЗ и создать редкометалльный кластер, которого пока в Казахстане нет. Наши амбиции вполне оправданны. По этому поводу уже достаточно долго ведутся переговоры. Альянс выгоден и с позиций маркетинга и менеджмента. Например, у ульбинцев есть наработанный бренд, под которым неплохо было бы поселиться и нам – продавать под их флагом. Надо ведь смотреть еще с позиции государственной политики.

Думаю, что и мы для УМЗ привлекательны, поскольку у нас достаточно высокая динамика развития, а наши технологии перехлестываются. Скажем, если мы вместе возьмем месторождение, то переработку сырья лучше ставить на одной площадке, чем городить два аналогичных цеха. Это разумней и экономически, и экологически.

В мировом бизнесе редкометалльный сектор считается очень престижным, для него нужна фундаментальная наука. Наш завод 40 лет развивался бок о бок с наукой, он был научным полигоном для московского института редких металлов. Там технологии разрабатывали, тут внедряли. При получении первых партий ниобия на электронно-лучевых печах персонал ИХМЗ ходил в белых халатах и в год тратил до 60 тонн спирта на промывку печей. Сейчас никто в белом не ходит, работают в фуфайках, а на промывку тратится максимум 5 литров в месяц. Но качество-то возросло! Это результат традиции – понимания коллективом, что самые, казалось бы, сложные горизонты вполне доступны.

Казахстану необходимо делать редкометалльный кластер на базе УМЗ и ИХМЗ, приобретать месторождения в республике и за рубежом, причем с участием государства. Чтобы они были не просто частной собственностью, что всегда сопряжено с рисками, а государственной программой с государственным регулированием. Почему? Высокие технологии – это государственный приоритет, тем более что ниобий и тантал – это стратегические материалы. Нет и десятка стран, которые бы могли похвалиться собственной технологией получения редких металлов. На основе такого кластера можно браться за электронику – делать отечественные высококачественные конденсаторы, сверхпроводники. Можно развивать качественную металлургию, внедрив применение легирующих добавок из тантала, молибдена, ниобия.